• И Упало Слово. Роман

Драм-бам-бам! Драм-бам-бам!

Грохот барабанов стелился над центральной площадью Лагеря.

Драм-бам-бам! Драм-бам-бам!

Осенний мороз до костей пробирал ряды лагерников, построенных вокруг обширного плаца, в центре которого зияла свежевырытая могила.

Драм-бам-бам! Драм-бам-бам!

Барабанный рокот сотрясал не только барабанные перепонки, но и все тело, придавливал к земле. Корчак чувствовал себя крайне неуютно и уязвимо, хотя стоял он на этот раз не в строю лагерников, а на возвышении, предназначенном для начальства, сразу за спиной Дабл Ви, чуть слева от него.

Накануне Дабл Ви вызвал его к себе. Корчак приготовился к неприятному разговору по поводу его публичного демарша против помощи Дабл Ви, но тот даже не затронул эту тему. Речь пошла совсем о другом.

— Такэда настаивает, чтобы вы присутствовали при завтрашней Казни, — сказал Дабл Ви, — я не знаю, какие тому причины, но раз Такэда настаивает, перечить не стоит. Причины у него должны быть веские.

— Казни? Какой Казни? — удивился Корчак

— Здрасьте! — взмахнул руками Дабл Ви, — вы что, ежедневных сводок не читаете? Совсем заработались? Ведь вы же помогли разоблачить коррупционеров из пятого управления!

— Их казнят?

— Будь моя воля, я бы — казнил, — сказал Дабл Ви твердым голосом. — Такие мерзавцы недостойны жить. Но закон, есть закон, — смертная казнь за такие дела не предусмотрена. Хотя решаю не я, делом занимается ревизорское жюри, и конверта с приговором мне еще не прислали. Но каким бы он ни был, его оглашение будет обставлено, как Казнь.

Он внимательно оглядел Корчака:

— Я временно отменяю свой запрет на ваши визиты в лагерь, но надо что-то придумать, чтобы вас не могли там узнать. Повернитесь-ка в профиль. Может, рыжий парик, усы и заляпать лицо веснушками?

— Не надо веснушек, — возразил Корчак, — да и под шапкой не видно, рыжий ты или нет. Я лучше просто замотаю лицо шарфом до самых глаз. Столичные начальники всегда так делают, когда зимой в лагерь приезжают, непривычны к морозу.

— Хорошая идея! — согласился Дабл Ви, — и, главное, не вызовет лишних вопросов по вашему поводу. — Мало ли какой столичный чиновник приехал инспектировать казнь, дело обыденное. Вы ведь со столичной модой знакомы?

— Я даже плохо представляю, что это такое, — улыбнулся Корчак.

— Ничего страшного, я прикажу вам прислать пальто из кашемира, в которых любят щеголять высшие чины, и плотную фетровую шляпу потеплее. Будет холодновато для здешнего климата, но это по любому теплее той лагерной одежды, что вы носили раньше. Не замерзнете! Пальто и шляпа будут черного цвета, так что кашне тоже берите черное.

И вот сейчас, стоя за спиной Дабл Ви, Корчак ощущал, что несмотря на специальное теплое белье, которое он догадался одеть, морозец все же потихоньку пробирается под пальто. Но не это волновало его.

Он родился в Лагере. Он вырос в Лагере. Здесь он прибрел свои навыки выживания, поведения и знаменитую лагерную интуицию. Два месяца благополучной и привольной жизни в Центре Ч быстро развеяли лагерные привычки и загнали лагерные воспоминания в такие уголки сознания, откуда те боялись высунуть нос. Но они не исчезли насовсем. И вот сейчас то там, то сям они начали прорываться наружу.

Он смотрел на ряды лагерников с высоты начальственного помоста, но его подсознание уже вошло в унисон с этими рядами, оно жило с ними одной жизнью, он ощущал мысли этих людей и смотрел на происходящее их глазами.

В воздухе пахло бунтом! Великим бунтом!

Сейчас на глазах этих десятков тысяч людей готовилась вопиющая несправедливость, и они не были готовы с ней мириться!

Корчак прочел все сводки и уже знал, что несчастные работницы пятого управления пытались воззвать из подвалов коррупционеров к «Слову и Делу», а те лишь потешались в ответ.

В лагерях было много несправедливости, но каждый работник знал, что у него всегда есть последнее прибежище, последняя надежда: когда станет невтерпеж, когда рухнут все пределы терпения, и несправедливость перейдет мыслимые границы, тогда он сможет воскликнуть: «Слово и дело государственное» и его случай будет самым тщательным образом расследован беспристрастными ревизорами.

«Слово и дело» было свято. Никогда никому даже в самых безумных фантазиях не могло прийти в голову, что «Слово и дело» можно утаить и не сообщить о нему ревизору. «Слово и дело» было основой лагерной стабильности. Хотя на деле оно звучало очень редко из-за суровости наказания за необоснованное применение, но даже самые отъявленные начальственные мерзавцы не решались переходить те границы, за которыми из уст рядового работника могли прозвучать роковые слова «Слово и дело».

И этот вековой обычай был растоптан мерзавцами из пятого управления. Единственным наказанием за это по понятиям лагерной справедливости могла быть только смерть.

Но сейчас перед рядами лагерников стояло шестеро начальственных мерзавцев, и никто не видел шести вырытых могил. Могила была только одна. И предназначалась она не для них.

Тот, кому предстояло лечь в эту могилу, стоял рядом с ней, отдельно от остальных. Это был капо Исаак Ньютон, который по лагерным понятиям был хоть и виновен, но уж смерти-то точно никак не заслуживал. Потому что прибить крысу, воровавшую у своих товарищей и пойманную с поличным, — дело правильное и справедливое.

Тем более все знали, он ведь и убивать-то не хотел, куча свидетелей видела, что он только один раз ударил, несильно, случайно так получилось.

И хотя приговор еще не был зачитан, все всем было предельно ясно. Каждый понимал, что могила предназначена не для кого-то из начальников из пятого управления, а именно для капо Исаака Ньютона. А тех в лучшем случае ждал штрафбат, а то и просто какой-нибудь «выговор». Известное дело, у начальства рука руку моет.

В тысячах сердец над площадью сейчас клокотали такие клубы гнева и обиды, что, казалось, они сгустились над площадью в видимую невооруженным глазом  субстанцию. Не ощутить этого было невозможно. Это предверие бунта ощутил не только Корчак, его ощущали все: стражники, которые нервно переминались в ноги на ногу, неловко держа перед собой винтовки, лагерные начальники, нервно сбившиеся в кучки.

Только один Дабл Ви, оставался подчеркнуто равнодушным: то ли он ничего не чувствовал, то ли умело держал себя в руках.

Он взмахнул рукой. Рокот барабанов резко стих. Дабл Ви не торопясь развернул папку с приказом раскрыл ее и замешкался, пытаясь развернуть листочки в перчатках. У него не получилось. Пока он снимал перчатки, пока надевал их, возникла пауза.

И во время этой паузы Корчак вдруг понял, что вся площадь смотрит сейчас не на Дабл ви, все взгляды скрестились на нем, на Корчаке. Он увидел себя глазами тех, кто стоял в лагерных рядах, и его мысли потекли в унисон с мыслями лагерников.

Он увидел, как будто со стороны, страшную и таинственную черную фигуру, нависавшую сзади над начальником лагеря, и как будто диктующую тому, что и как делать. Никто раньше не видел ничего подобного на оглашениях приговоров. И такая вопиющая несправедливость тоже происходила впервые. Корчак понял, что именно он — Ян Корчак, сейчас является виновником происходящего в глазах лагерником. Любой, стоящий в строю, сейчас понимал, что именно эта черная фигура, этот загадочный черный человек принес в Лагерь несправедливость!

Корчак невольно отступил на шаг в сторону, и тут же лагерные ряды отреагировали ощутимым гулом. И Корчак увидел со стороны то же, что увидели они — черный человек приготовился контролировать, правильно ли будет читать комендант этот несправедливый приговор.

Дабл Ви, меж тем, как будто не слушал нарастающего гула. Он включил микрофон и начал читать громким, четким, но абсолютно монотонным, лишенным интонаций голосом.

«Приговор, по делу бывших руководителей пятого управления Лагеря Бодайбо.

В ходе следствия по делу было установлено следующее.

Во время очередной внеплановой ревизии на пятом и шестом подземных уровнях производственных цехов управления были обнаружены скрытые жилые помещения, в которых руководством пятого управления тайно содержались незаконно лишенные ими свободы работницы.

Указанные работницы насильно, против их воли, принуждались руководством управления к сексуальным отношениям. При этот на лишенных свободы работниц были составлены фальшивые акты об их гибели…»

Корчак внимательно слушал. В приговоре не было ни единого намека на факты коррупции — только похищение работниц. Над площадью нарастал шум, и Корчак понял его причину. В приговоре так же не было упомянуто о том, что работницы напрасно пытались прибегнуть к «Слову и делу», не была упомянута главная по лагерным понятиям вина коррупционеров.

Меж тем Дабл Ви уже перешел к заключительной части.

«За данное правонарушение предусмотренно наказание в виде штрафного батальона на срок от двух до пяти лет, однако… — тут Дабл Ви сделал паузу, и гул мгновенно сменился звенящей тишиной,  — однако учитывая раскаяние подсудимых и их искреннее желание искупить свою вину добросовестным трудом, было принято решение не отправлять подсудимых в штрафной батальон, а ограничиться разжалованием их в рядовые сотрудники…»

Тишина сменилась угрожающим ревом, ряды на площади заколыхались. Стражники растеряно подняли винтовки и нацелили их на толпу, часовые на вышках опустили стволы крупнокалиберных пулеметов.

Однако Дабл Ви будто ничего не замечал, он только повернул рукоятку, увеличивая громкость звука до максимума и продолжил.

«Каждый из подсудимых будет приписан к одному из лагерных отрядов в соответствии со своей базовой специальностью и направлен для проживания в соотвестующий лагерный барак».

Рев толпы рассыпался на осколки и смолк. Потом из глубины ближайших рядов кто-то крикнул в наступившей тишине: «Повторите!»

Стражники кинулись было в направлении голоса, но Дабл Ви остановил их.

«Для тех, кто не расслышал — повторяю, — отчеканил он в микрофон, — уже сегодня вечером, всё бывшее начальство пятого управления будет направлено в лагерные бараки для проживания, в качестве обычных лагерных работников».

Вновь рев вознесся над толпой, но это уже был не угрожающий рев, а рев восторга. И этот восторг передался Корчаку, и он ощутил, что чувствует, что думает толпа.

«Каждый из этих мерзавцев уже вечером будет в полном моем распоряжении! И ты сможешь прикоснуться к нему рукой! И не только рукой! И не только прикоснуться!»

Дабл Ви взмахнул рукой и снова загрохотали барабаны:

Драм-бам-бам!

В течение нескольких минут они не могли перекрыть рев толпы, а когда та наконец смолкла, Дабл Ви достал следующую папку.

«Приговор, по делу капо Лагеря Бодайбо Исаака Ньютона.

В ходе следствия по делу было установлено следующее.

Обнаружив, что Игнатий Лойола, один из работников вверенного ему барака, совершил преступление путем незаконного присвоения вещи своего товарища по бараку, упомянутый Исаак Ньютон пренебрег своими должностными обязанностями, и вместо того чтобы дать делу законный ход, совершил внесудебную расправу над упомянутым Игнатием Лойолой, которая закончилась гибелью пострадавшего.

Вина упомянутого Исаака Ньютона усугубляется тем, что будучи обязанным по должности предовращать внесудебные и неуставные расправы в своем бараке, он сам совершил данное деяние.

Вина упомянутого Исаака Ньютона полностью доказана показаниями свидетелей и признанием вины со стороны самого подсудимого. Показания свидетелей, о том, что убийство не было намеренным, не имеют по данной статье смягчающего характера».

На этот раз Дабл Ви зачитывал приговор в полной тишине, толпа внимательно слушала и не прерывала.

«Учитывая крайнюю тяжесть содеянного и бесценность утраченной человеческой жизни, следователь по особым делам вынес в отношении упомянутого Исаака Ньютона единственный предусмотренный за данное преступление приговор, смертную казнь, с приведением в исполнение, согласно инструкции FZ-315/14, по месту прописки упомянутого Исаака Ньютона, в Лагере Бодайбо, силами местной стражи, в присутствии всех работников Лагеря, дабы они видели и понимали, какое возмездие следует за нарушения Закона».

Снова ударили барабаны, однако Дабл Ви поднял руку и остановил их.

«Однако, продолжил он, решением юриста-ревизора Такэда Сокаку дело было направлено на повторное рассмотрение по вновь открывшимся обстоятельствам. В ходе повторного рассмотрения было установлено, что похищенная вещь принадлежала самому Исааку Ньютону и он вступил в конфликт с Игнатием Лойолой не как должностное лицо, а как владелец вещи, поймавший вора с поличным.

По данной статье обвинения, показания свидетелей о том, что Исаак Ньютон не имел намерения убивать Игнатия Лойолу и убийство было случайным, имеют силу смягчающего обстоятельства, и дело было переквалифицированно, как причинение смерти по неосторожности на почве бытового конфликта.

Исаак Ньютон, вы приговариваетесь к направлению в штрафной батальон сроком на полгода, с возвращением по отбытии наказания на прежнюю должность».

В звенящей тишине Дабл Ви закончил чтение приговора. В том же безмолвии к Исааку Ньютону подбежали стражники, сняли с него наручники и накинули на плечи ватник.

И лишь когда застрекотал бульдозер и начал засыпать пустую могилу, толпа разразилась криками восторга.

Дабл Ви повернулся к Корчаку и тот оторопел. На него смотрел человек, постаревший лет на десять, с трясущимися губами,

— Скверно выгляжу? — спросил Дабл Ви, увидев реакцию Корчака, — возраст, нервы уже не те! Ничего, посижу в горячей ванне, отосплюсь, приду в норму. Это был риск, но иначе было нельзя, Корчак. Надо было довести их до грани отчаяния, и лишь потом бросить к их ногам справедливость, как высший подарок. Зато теперь они абсолютно счастливы, они верят в торжество справедливости, и им теперь долго не придет в голову бунтовать.

Корчак вдруг всем своим лагерным сознанием ощутил правоту его слов. Он поставил себя на место лагерников и понял, что будь он сейчас в рядах тех, кого пригнали посмотреть на казнь, он бы сейчас возвращался в барак, переполненный счастливым настроением от того, что справедливость восторжествовала.

Не знал он только одного. Не только вера в высшую справедливость переполняла сейчас сердца лагерных работников. Им еще и кружила головы надежда перемены, на близкие перемены к лучшему. Потому что ходившие в последние дни слухи об «особом человеке», который пришел, чтобы принести людям счастье, оказались не сказкой, а самой настоящей правдой. Сегодня каждый из них мог видеть этого «особого человека». А кем же еще могла быть та молчаливая черная фигура, стоящая за спиной коменданта и строго следящая за тем, чтобы все было по справедливости!

• Назад
• Вперед