• И Упало Слово. Роман

На опушке леса показалось несколько движущихся точек, и с ними было что-то не так, что-то неправильное. Корчак сначала не мог понять, что именно ему показалось странным, и лишь когда точки приблизились, стало ясно, что смутило его.

Нельзя сказать, что он раньше не видел лошадей. На шахтах в Бодайбо они довольно широко использовались для перевозки небольших вагонеток и для вращения воротов подъемников. Но там они всегда впрягались в упряжь.

Сейчас он видел группу лошадей, бегущих к ним от опушки леса, и эти лошади не были ни во что запряжены. Люди сидели не в повозках, а прямо на спине у животных, обхватив их круп ногами. Еще несколько лошадей бежали почти налегке. Никто у них на спине не сидел, но там была закреплена какая-то поклажа.

Это было так необычно, что изумление должно быть отразилось на лице Корчака.

— Это очень удобно и эффективно, ездить верхом, в наших местах, — пояснил ему Старик Черчиль, — так можно проехать по таким тропам, где ни один вездеход не пройдет. И топливо с собой вести не надо, лошадь сама найдет себе еду под ногами, травы в горах полно.

— Но как же, — недоумевал Корчак, — это же надо как-то удержаться на спине, да и отобьешь себе все на этом скаку.

— Там у них специальные седла, они сейчас подъедут, увидите.

Группа быстро приближалась, и скоро Корчак разглядел всадников. Их было шестеро. Впереди, судя по всему, ехала женщина, у нее на голове была косынка, скрывающая волосы, а у мужчин, едущих за ней, были большие шляпы, у кого на голове, а у кого за спиной.

Когда они въехали во двор, распространяя вокруг себя шум и запах конского пота, Корчак понял, что он был прав, впереди и вправду ехала женщина, и она, судя по всему, была самой главной в этой компании. Она была совсем юной, почти ребенком, что особенно было заметно на фоне ее спутников, которые, все как один, были уже в солидном  возрасте.

— Привет, — звонко крикнула женщина, ловко спрыгивая с лошади, — надеюсь вы еще не все съели? Нам оставили? Мы ваш запах еще за лесом учуяли, торопились, боялись не успеть.

— Кристина! Как тебе не стыдно! — всплеснула руками Инга, — ну я понимаю, мужики! В них детство до самой старости играет, только и думают, как бы кого разыграть! Но ты-то! Какой запах, мы только что огонь развели!

— Ну не знаю, может мне показалось! — нерешительно скала Кристина, — но во всяком случае все ребята его унюхали!

— То-то и оно, что ребята! Смотри, как улыбаются, убедили тебя, что пахнет и довольны своим розыгрышем!

— Ингочка, милая, не сердись! Если ты мне еще скажешь, что у тебя нет горячей воды или душ не работает, как прошлый раз было, это меня убьет окончательно.

— Почему же нет! Солнце весь день печет, горячей воды полный бак, и душ работает. И твою сумку, что ты перед отъездом оставляла, я уже к душу отнесла.

— Ой, спасибо! Ребята, позаботьтесь о Малыше, — крикнула Кристина, потрепала лошадь по холке, и убежала.

— Вот всегда так! — сказал один из спутников Кристины. — Вот в чем отличие мужской и женской психологии? Отсюда до поселка — час езды. Казалось бы, какая разница, часом позже, часом раньше помыться. Так она нам с утра все уши прожужжала, что как до вас доберется, сразу душ примет! Не будет до города терпеть.

— А зачем вы ей голову с этим запахом заморочили? — воскликнула Инга, — самим-то не надоели эти розыгрыши?

— Так мы не разыгрывали! — серьезно возразил мужчина! — Запах — на весь лес стоял, вот ребята не дадут соврать.

Но ребята уже разбрелись в разные стороны. Кто-то повел лошадей под навес, кто-то разбирал поклажу. Вся тишина и спокойствие сразу улетучились с появлением этой компании.

— Вы очень вовремя приехали, — сказал Черчиль, — у меня сбор апельсинов на носу, поможете?

— Вряд ли, — небрежно ответил мужчина,— нам теперь это без надобности. Но как мы до поселка доберемся, я там скажу, что тебе работники нужны, завтра кто-нибудь приедет.

— Что значить «вам без теперь надобности»? — удивился Черчиль. — Вам что, бонусы не нужны?

— Ну, типа того, — улыбнулся мужчина.

— Погоди! Неужто нашли? — ахнул Черчиль.

Мужчина замешкался:

— Знаешь, пусть Кристинка скажет. Она все это затеяла, она народ убедила, она сама с тринадцати лет по горам рыщет. Пусть она и скажет, это ее право!

— Ну всё! — воскликнула Инга, — смотри, они уже сами все жарят, теперь меня к своей собственной печке не подпустят.

— А можно подумать, по-другому когда-то было, — засмеялся Черчиль, — хоть раз ты сама мясо жарила? Наше дело, кабана подстрелить, а уж едоки сделают все сами. Погоди, вот сейчас по настоящему запахнет на всю округу, мигом толпа набежит и начнут спорить, чей рецепт барбекю лучше.

Он оказался прав, вскоре во двор въехало еще несколько машин, и народу вокруг печки стало суетиться намного больше. И, как и предсказывал Черчиль, началась дискуссия, каким способом лучше жарить мясо.

К столу подошла симпатичная девушка с корзиной в руках, и Корчак не сразу понял, что это —Кристина. Она преобразилась. У нее оказались совсем светлые, почти перламутровые вьющиеся волосы, которые окружали лицо ярким, подсвеченным сзади солнечными лучами, ореолом. Рабочий комбинезон он сменила на нарядное голубое платье. Из корзинки торчали знакомые Корчаку горлышки бутылок шампанского.

— Празднуем! — звонко крикнула она, — все к столу! Будем праздновать!

— Что празднуем! — строго спросил Старик Черчиль. — Неужто нашли!

Кристина глубоко вдохнула, сделала паузу и утвердительно кивнула головой, разбросав вокруг искорки Солнца на кончиках волос.

— Нашли! Нашли Старик! Точно так, как я и предсказывала!

Народ, оставив печку, стал собираться вокруг.

— Молибден! — радостно улыбалась Кристина! — Я же говорила, что тут должен быть молибден! Представляете, у нас теперь будет свой собственный молибден, мы не будем зависеть от шахт нацистов!

— Когда-нибудь это станет легендой, — сказал Инга, — как обычная работа школьного факультатива по минералогии положила начало целой индустрии в наших краях.

— И что, теперь тут будет построена обогатительная фабрика? — спросил Черчиль.

— Обязательно! — радостно кивнула головой Кристина, — но взглянув на обеспокоенное лицо Черчиля быстро добавила, — не прямо здесь, конечно, не в долине. Там, за перевалом, не беспокойся, тут все останется в неприкосновенности.

— И все же, —  сказал Черчиль, — как мы можем быть уверены, что правительство при разработке не нарушит интересы нашего поселка.

— Так мы сами и будем решать! — воскликнула Кристина, — тут же на сотни километров вокруг нет ни одного вольного города, только наш поселок! Тут все наше, все земли наши, и месторождение — тоже наше, не правительственное! Тут ни одного правительственного геолога сроду не было, это мы сами всем миром искали и нашли. Я первым делом, как до места доберусь, так зарегистрирую у коменданта этот участок, как собственность нашего муниципалитета. И пусть попробует возразить!

— Ты нашла! — сказала c нажимом Инга. — Тебе мало кто верил, а ты нашла. Ты можешь на себя зарегистрировать месторождение, это справедливо, никто возражать не будет.

— Мне и так положена четверть дохода по закону, — возразила Кристина, — а ребята помогали мне бескорыстно, никто с меня бонусов не спрашивал. Муниципалитет нам за свой счет оборудование купил, лошадей дал, запас продуктов. А я на себя одеяло теперь тянуть буду? Я совесть не потеряла!

— Ну мы не совсем бескорыстно помогали, — улыбнулся один из геологов, мы ведь тоже надеялись, что найдем! А теперь, когда нашли, нам как твоим помощникам, по закону пять процентов положено. Пять процентов на пятерых! А килограмм молибдена двести бонусов стоит. У меня таких сумм сроду не было. Поеду теперь в Йоханесбург, в университет учиться! Учится ведь никогда не поздно!

Тут же разговор переключился на то, как счастливчики распорядятся свалившимся на них богатством. Лишь с лица Старика Черчиля не сходила хмурая тень.

— Извини, Кристина, что я о том же, — наконец сказал он, — но, боюсь, что за перевалом фабрику построить не получится. Наша долина — единственное защищенное место, куда нацисты не доберутся. А за перевалом их коптер может случайно пролететь и фабрику засечь.

— Так не вечно же им быть, нацистам! — беспечно воскликнула Кристина. — Сколько им ее осталось? Год? Два? Дело к развязке идет, это всем понятно. Скорее всего они и года не протянут.

— Я это слышу уже десять лет, — возразил ей высокий мужчина с аккуратной бородкой, — что нацисты долго не протянут, а они про прежнему живы, и похоже, неплохо себя чувствуют.

— Кристина права, Саул, — возразил ему кто-то, — в последние месяцы события резко ускорились, говорят, что Спаситель уже прилетел в Куала-Лумпур и встречался с нашим ареопагом. И вроде как они о чем-то договорились.

— Спаситель! — презрительно скривился Саул. — А нет никакого Спасителя! Вот кто-нибудь из вас его видел? Его вообще кто-нибудь живьем видел? Взрослые люди, а верите во всякие суеверия.

— Спаситель существует! — громко и твердо сказала Инга. — Вы сами, Себастьян, признали, что он есть, в тот момент, когда произнесли его имя. Вы сказали, что он — суеверие? И тем самым признали, что он существует хотя бы в качестве суеверия!

— Софистика! — пожал плечами Саул.

— Нет! — возразила Инга. — Даже если Спаситель всего лишь суеверие, — это суеверие имеет великую силу! Оно несет надежду в Лагеря! Оно уже перевернуло сознание миллионов людей. Но! — она торжественно оглядела окружающих, — я уверена, что Спаситель существует! Пусть даже все те чудеса и поступки, что ему предписывают — преувеличение, но такой человек существует! Суеверия возникают годами, а весть о Спасителе разнеслась по миру за несколько дней. Такое могло быть только если такой человек и вправду появился!

— Эй, спорщики! — крикнули от печки. — Угощение проспорите! Мясо уже готово!

Принесли огромные решетки с зажаренным мясом и разложили его по тарелкам, в воздух полетели пробки шампанского.

Корчак понял, что еще ничего не ел в жизни вкуснее этого барбекю.

То ли шампанское оказало на него такое действие, то ли окружающая обстановка, но последние остатки напряжения совсем отпустили его. И неведомое раньше блаженство овладело его сознанием. Он вновь поймал за хвост мысль, которая была прервана появлением геологов, и сейчас эта мысль представилась ему уже совсем в ином виде — ясной и кристально понятной.

Его окружала не просто свобода, его окружал целый мир, существование которого он не мог представить еще несколько часов назад.

Мир, где каждый человек был хозяином самому себе. Мир, где можно было загадывать на много лет вперед и думать о внуках, которые еще не родились, как о существующих живых людях, потому что они обязательно родятся, как и было предопределено. Мир, в котором можно было свободно отложить на время все дела, просто для того, чтобы выпить с друзьями шампанского и пожарить барбекю. Мир, в котором могло быть совестно перед другими людьми за неправильные поступки, и это имело значение. Мир, в котором женщины свободно могли красиво одеваться просто потому, что им хотелось быть красивыми. Он вдруг понял, как это важно, когда женщина имеет право и возможность одеваться так, как она хочет, и быть красивой!

Он отыскал газами Кристину в ее голубом платье.

Она сидела на пригорке возле живой изгороди, и, обхватив руками колени, смотрела в сторону заходящего солнца. Эта картина показалась ему поразительно знакомой.

Он никогда, ни при каких обстоятельствах не мог ее видеть раньше. Но он был уверен, что что уже видел ее.

И вдруг он вспомнил! Именно эта самая картина возникла в его воображении в ту памятную ночь с Шарлоттой, когда она читала ему стихи:

И Пенелопа в выгоревшем ситце
Все ждем меня на давнем берегу.

Сидит руками обхватив колени,
Лицом у неугасающей заре,
Нерукотворна, неприкосновенна,
Как мотылек, угасший в янтаре.

«Это стихи о том, каким был мир, пока в него не пришел Великий Вождь», — сказала ему тогда Шарлотта.

И вот этот самый мир был сейчас вокруг него. Этот мир вновь вернулся на Землю. А значит миру Великого Вождя места на земле больше не было!

И в тот миг, когда он понял это, он ощутил, что на его глазах проступили слезы.

Он почувствовал, как на его плечо легла ладонь Ньютона.

— Не надо стесняться, — сказал Ньютон, — мы все через это прошли. Каждый, кто приезжает сюда. Еще никто не вступал в этот мир не прослезившись. Это как второе рождение. И младенцы плачут рождаясь.

— Смотрите, опоздавший, — крикнул кто-то.

От опушки леса к ним стремительно скакал всадник.

— Ой, как несется-то! Ребята, осталось чего-нибудь? А то неловко получится, человек приехал, а мы все сожрали.

— Осталось! И мясо еще есть, горячее, и даже шампанское.

Всадник подскакал прямо к столу и спешился под шутки и смех собравшихся. Лицо его было серьезно, и он никак не реагировал на шутки.

— Они убили Спасителя! — крикнул он.

Гомон смолк не сразу.

— Что? — переспросил кто-то в наступившей тишине.

— Они уничтожили коптер, на котором летел Спаситель. Никто не выжил, все, кто были на борту — погибли!

— Но откуда это известно?

— На месте крушения работает комиссия из Куала-Лумпура, в ее составе есть наш человек, агент ареопага в администрации лагеря. Никто не выжил.

— А нашли ли тело Спасителя на месте катастрофы? — вдруг спросил Ньютон

— Нет, взрыв был очень сильный. Но имя Спасителя было в списке пассажиров, и свидетели видели, как он садился на этот борт.

— Вот! — торжественно сказал Ньютон, — подняв палец над головой. — Так может на борту было только имя спасителя, а не сам он?

— Что за чушь ты говоришь… — начал гонец и осекся. — Погоди! — Крикнул он, вглядевшись, — я узнал тебя! Ты же Ньютон, ученик Спасителя! Что ты знаешь? Говори!

— Ты обознался, это не Ньютон, это наш друг, его зовут Браун, Джон Браун, — сказала Инга.

— Нет, я не обознался! — твердо сказал гонец. — Я был там, в лагере, когда тебя казнили, Ньютон, я видел, как Спаситель спас тебя. Я стоял в первых рядах, а тот, кто это видел, уже никогда не забудет.

— Ты видел, как меня казнили, — сказал Ньютон, — и вот я живой стою перед тобой. Почему же не видя тело Спасителя, вы считаете его мертвым? Меня казнили два раза, и я все равно жив! Сколько же раз надо убить Спасителя, чтобы он стал мертвым?

— Ты говоришь с такой уверенностью, — сказал гонец, — и я вижу, что моя новость совсем не огорчила тебя. Ты что-то знаешь? Скажи!

— Я скажу лишь то, — провозгласил Ньютон, поднимая над головой раскрытую пятерню, — что пока я вот этот самой рукой не прикоснусь к мёртвому телу Спасителя, он будет для меня живым.

— Могу ли я передать эти твои слова другим? — спросил гонец

— Я хочу попросить тебя, чтобы ты передал их дальше! — сказал Ньютон.

Гонец вскочил на лошадь и ускакал.

Догорали угли в печи, выпуская тонкий белесый дымок, и издавая легкое потрескивание. Равномерный гул пчел и только этот треск были слышны над поляной. Никто не издавал ни звука.

— Я, как и многие, сменил имя, выйдя из лагеря. — наконец, сказал Ньютон. — Вы все знаете меня, как Брауна. Но среди вас есть и такие, кто знал и мое прежнее имя, Ньютон. Но и они все равно называли меня Брауном. Я хочу попросить, чтобы так и оставалось. Зовите меня Брауном. Не потому, что я хочу скрыть, что я Ньютон — ученик Спасителя. Но, как бы это сказать, Ньютон и Браун, это как бы два разных человека в одном теле, и не стоит беспокоить Ньютона без особой необходимости. Вы понимаете, о чем я?

— Понимаем, Браун, — сказала Кристина, — не беспокойся, мы всё понимаем.

— Значит он и вправду, существует, этот человек, по имени Спаситель? — спросил Саул, — какой он?

— Самый обычный человек, как ты или я, — ответил Браун.

Все стали расходиться, и через десять минут за столом остались только Черчили и Браун с Корчаком.

— Ты мог бы сказать нам, что Ньютон это ты, Браун, — тихо сказал Инга, — мы же все-таки друзья.

— Именно поэтому я и не сказал, — ответил Браун. — Смогли бы вы дружить с Ньютоном так, как дружили с Брауном?

— Нет, не смогли бы, ты — прав, — ответил Старик Черчиль.

Инга посмотрела на Корчака.

— Я обещала дать вам гражданскую одежду, сейчас принесу.

— Наверное в этом нет необходимости, — ответил Корчак. — Я вспомнил, у меня в кабине осталась пуховая куртка.

— Какая пуховая куртка! Там, внизу — жара! — воскликнула Инга и через минуту вернулась с плащ-накидкой и большой соломенной шляпой, такой же, какие были у геологов.

— Вот, надевайте, возвращать не надо, это рабочий костюм сборщика фруктов, он одноразовый.

Они попрощались с Черчилями, и направились к вездеходу.

— Стойте, — раздался им вслед пронзительный крик Инги, — снимите шляпу, вам нельзя в шляпе, вы выдадите себя.

Корчак обернулся. Крик Инги предназначался явно ему, но смотрела она не на него, а куда-то ему за спину. На ее лице отображались смятение и радость одновременно.

Он проследил за ее взглядом. Она смотрела на его тень, которую заходящее солнце отбрасывало на стенку сарая. Эта тень с поразительной точностью воспроизвела силуэт Спасителя на иконах.

• Назад
• Вперед