• И Упало Слово. Роман

— Меня искало всё ревизорское сообщество? — удивился он, — искало обычного лагерного работника? Зачем?

— Прежде всего потому, что ты был нужен мне. Потому что этого хотела я. Потому что я просила их тебя найти. А во-вторых, потому что ты и сам был нужен им.

— Я? Ревизорскому сообществу?

— Да, Ян, ревизоры — не обычные люди. За столетия мы выработали чувство коллективной интуиции. А интуиция не признает случайностей. С самого детства маленьких ревизорчиков учат: ничто не происходит случайно. Во всем, где другим видится случайность, ты должен выискивать закономерность. Ревизорское сообщество решило, что, если судьба свела нас в одной точке времени и пространства в таких невероятных и невозможных обстоятельствах, значит в этом есть какой-то важный смысл. Путь он пока непонятен, но он — есть!

И оно искало тебя, как человека, невероятная история которого указывала на то, что этому человеку отведена какая-то важная роль в каких-то будущих события. И конечно — оно искало тебя для меня. «Тебе повезло, девочка, заранее познакомиться с отцом твоих будущих детей и влюбиться в него», — шутили взрослые, но я видела, что относятся они к этому серьезно.

— Они видели в жалком лагернике отца ревизорских детей, серьезно?

— У нас нет кастовых предрассудков и ревизоров не касается «рекомендация о мезальянсах». Ревизорам вообще запрещено жениться в своем кругу. Нас ведь очень мало и все мы — родственники. Мы обязаны брать отцов и матерей для своих детей из других слоев общества и не важно из каких — главное — чтобы это были самые достойные люди.

Она вдруг выскочила из постели и гордо-изящно прошлась по комнате обнаженной

— Ну как? Говори? Я — красивая?

Она и вправду была чертовски хороша!

— Не отвечай, — засмеялась она, — я читаю ответ в твоих глазах. — Так вот, Ян, женщины фамилии Минамото — самые красивые на Земле. Потому что наших жилах течет кровь лучших представителей человечества на протяжении столетий. Это — евгеника!

— Минамото?

— Да! Минамото — это моя настоящая фамилия. Минамото — самый большой ревизорский род. Если бы я стала юристом-ревизором, я бы сменила свое нынешнее имя на родовое, и меня бы звали Минамото Ои IV. Древние предки рода Минамото были рыцарями-самураями, людьми азиатской расы, но моей внешностью меня наградили не они, а мои скандинавские прадеды. А вот в одной моей кузине отразились ее африканские пра-прабабушки и она внешностью похожа на древнеегипетских цариц. Хотя мы — близкие родственники.

— Но ты не стала юристом-ревизором?

— Я была в лагере, Ян. Ревизорское жюри решило, что человек, хлебнувший рабской жизни, не сможет быть объективным. Ревизорское место моей матери было сохранено для моих детей… для наших с тобой детей. А пока они не родились и не выросли, место блюдут по очереди регенты из нашего рода.

— Но как ты оказалась в лагере? Ты — дочь ревизора!

— Я боялась, Ян. Я была всего лишь испуганным ребенком, и я боялась, что в лагере, куда меня доставили, будут враги нашей семьи, убившие моих родителей. И я не сказала, кто я. А они приняли меня за уцелевшего ребенка из «спецкласса», чей аэробус тоже был сбит. И я — не возражала. Я рассчитывала, что пройдет немного времени и все выяснится само собой, ревизорское сообщество быстро отыщет меня.

Но меня никто не искал. Разбитый коптер моих родителей тоже не искали, потому что никто не знал о том, что его сбили. Никто не знал, что они вылетели в столицу, они хранили свой полет в тайне.

Спасатели в тайге отыскали разбитый аэробус спецкласса, разбитый коптер спасателей. Ваш разбитый шахтерский коптер. Никто даже не думал о том, что надо искать еще один. Его и не нашли, хотя он был совсем рядом.

Я и мои родители просто исчезли из этой жизни. Все понимали, что произошло что-то ужасное, но никто не понимал, что именно случилось, и куда мы подевались.

Тот самый спецкласс, это были талантливые дети, которых собирали для вашего будущего центра Ч, они все погибли, а с ними погибли и учителя, и руководитель проекта. Поэтому проект сразу свернули, и со мной никто не разбирался. Меня просто отправили в вашу обычную лагерную школу. В той спецгруппе была девочка по имени Анна Клевская, кто-то решил, что она —это я, а я, как обычно, — не возражала.

И лишь оказавшись в вашей школе, я поняла в каком кошмаре очутилась. Мне потом говорили, что для лагерных работников школьные годы кажутся самыми светлыми и легкими годами их жизни. Но для меня это был самый настоящий ад. Через два месяца я не выдержала и решила, что пусть меня лучше убьют враги моей семьи, чем такая жизнь. Я добилась встречи с директором школы и рассказала, кто я. Меня на месяц отправили в карцер, за «неуместные и вредные фантазии».

— Как же ты выбралась?

— Через год на медосмотре врач обратил внимание на мою «анатомическую особенность». «Откуда ты, девочка?» — удивленно спросил он. И я рискнула еще раз, и все рассказала ему. Он куда-то убежал, и как я потом узнала, он добежал до канцелярии и провозгласил «Слово и дело». Уже через полчаса в школу примчались начальник лагеря с юристом-ревизором, а через час появился лучший друг моего отца. Он увидел меня, схватил на руки и расплакался. Я впервые узнала, что мужчины могут плакать.

Я рассказала нашу историю, и тебя тут же кинулись искать. Я не спросила твоей фамилии, но я знала имя, и то, что ты был шахтером, и что всю вашу бригаду отправили нас спасать. Этого было достаточно, чтобы тебя найти.

Но тебя не нашли. По документам вся ваша бригада погибла при взрыве коптера. По документам меня спасли подоспевшие спасатели, а не ты. От тебя не осталось никаких следов. Через год уже и не было свидетелей событий, заговорщики были достаточно влиятельны, чтобы зачистить все следы. Так им тогда казалось.

Тебя искали среди всех шахтеров, не только среди Янов, среди всех. Ничего не нашли. Была даже версия, что ты тоже стал жертвой заговорщиков, заметавших следы, но ее мало кто воспринимал всерьез, потому что наша коллективная интуиция говорила, что судьба не будет спасать человека в таких невероятных обстоятельствах, лишь для того, чтобы принести его в жертву.

— Меня спас комендант, — сказал Ян. — В последнюю нашу ночь я обморозил ноги. Речь шла об ампутации пальцев. Но врачи сохранили их. Медиков тоже впечатлила наша история, и они на совесть сражались с моими болячками.

Однажды вечером ко мне в палату пришел сам комендант Лагеря. Я лежал в отдельной палате — комендант распорядился об этом ранее. Он выгнал весь медперсонал и сел на краешек моей койки.

— Я лично, своей личной клятвой, поклялся отблагодарить человека, который спасет хотя бы одного ребенка, — сказал он мне. — Но я не могу сделать для вас, Корчак, то, что планировал сделать. Послезавтра я покидаю свою должность и отправляюсь на другой материк. Кому-то очень надо чтобы все поскорее забыли, что тут произошло. И я не уверен, что лагерные работники, бывшие свидетелями происшествия, находятся в безопасности. Поэтому я подарю вам то единственное, что еще могу подарить — надежду.

— Я смотрел ваши документы, — сказал он, — вас должны были направить после школы на математические спецкурсы. Вы показывали большие способности, и уже в школе вы начали проходить математический факультатив. Как вы оказались на шахте?

— У меня были проблемы с дисциплиной, и были проблемы в отношениях с директором школы, — ответил я.

— Я почему-то так и думал, — ответил он.

Затем он достал папку и показал ее мне.

— Это ваше личное дело, — сказал он и добавил. — Ваше старое личное дело. Согласно этому личному делу, вcя ваша бригада, включая вас погибла, вылетев на спасательную операцию. Девочка из спецкласса была спасена подоспевшими спасателями. Вас там вообще не было Корчак.

— А это — ваше новое личное дело, Корчак, — достал он другую папку. — согласно этому личному делу, ученик Ян Корчак, закончивший математический факультатив школы месяц назад, был направлен на математические спецкурсы для подготовки специалиста-математика, но из-за болезни не успел явиться по месту назначения и был помещен в госпиталь. После выписки из госпиталя Яну Корчаку надлежит явиться в указанное учебное заведение и приложить все силы, чтобы ликвидировать возникшее отставание в учебном материале. Вот все, что я могу сделать. Я сделал все для того, чтобы эти две папки никогда не сошлись в одном месте, и они не сойдутся.

— Удачи, вам Корчак, — сказал он и вышел. — больше я его не видел.

— Он погиб через неделю, — в результате несчастного случая, — сказала Анна. — А после того как меня нашли, то отыскали в тайге и наш коптер. Там были все материалы следствия, мама везла их в столицу. Заговорщики — поплатились за все.

Друг моего отца взял меня в свою семью и воспитал, как свою дочь. И когда я узнала, что здесь создается этот Центр Ч, я добилась того, чтобы меня приняли в него. Моих способностей, к счастью хватило. Ну и происхождение, конечно, тоже сыграло свою роль. Я знала, что ты тоже рано или поздно окажешься здесь. Наша встреча в тайге была настолько необычной, что я была уверена, что ты будешь снова и снова обречен оказываться в самых необычных местах. Моя ревизорская интуиция кричала мне об этом.

Тут нельзя было жить под нашим родовым именем Минамото, и я снова стала Анной Клевской.

А потом настал день, когда Дабл Ви дал мне твою синюю папку для анализа. И я увидела самое необычное уравнение какое только могло существовать. Уравнение, которое мог создать только самый необычный человек. Тот, кого я искала. Как сумасшедшая я кинулась к Дабл Ви и прямо с порога закричала ему «найдите его». Наверное, ему моя реакция показалась очень странной.

Потом, когда стало известно, что автора уравнения нашли и доставили в наш Центр, я не спала всю ночь и утром с трудом заставила себя выйти к завтраку. Я, наверное, не пережила бы, если бы выяснилось, что я ошиблась и это не ты.

Но это был ты. Я не смогла остаться на завтраке, слезы душили меня. Я добежала до своей комнаты и там разрыдалась.

Так, в разговорах, у них прошла вся ночь и наступило утро.

Запищал сигнал интеркома. Корчак нырнул под одеяло, а Анна быстро накинула халатик.

Это был Такэда.

— Доброе утро Ои, — сказал он, — я прошу прощения за ранний звонок, но у меня важное сообщение. Я думаю, оно принесет тебе радость. Ты давно уже просишь клан найти одного мужчину, и вот неделю назад мне стало известно, что некий человек обратился в здешнюю лагерную школу за сведениями о тебе. Это мог быть только тот мужчина, больше некому. Мне удалось не только выяснить, кто это был, но даже установить, где его следует искать.

— Где? — спросила Анна.

— Я полагаю, что он прячется где-то в твоей комнате, — ответил Такэда, — чтобы не попасть в камеру интеркома. Скорее всего — он — скрывается под одеялом. Корчак, покажитесь, то, о чем я хочу сказать, касается и вас.

Ян высунул голову из-под одеяла.

— Ян Корчак и Анна Клевская, — сказал Такэда официальным тоном, — малое жюри, рассмотрев дело о запретной привязанности, возникшей между вами, пришло к следующему выводу. Поскольку правила Центра Ч не имеют обратной силы, они не могут распространяться на отношения, возникшие ранее, до того, как рассматриваемые лица стали резидентами Центра. Таким образом ваша взаимная привязанность не может квалифицироваться как запретная. Однако любая публичная демонстрация вашей привязанности по-прежнему находится под запретом и вам не разрешается каким-либо образом показывать или давать понять окружающим, что между вами — особые отношения и тем более, что эти отношения вам официально разрешены.

Экран интеркома погас.

— Жаль, — сказала Анна, — Когда он только начал говорить, я сразу стала предвкушать, как мы сейчас войдем в столовую держась за руки, у всех на виду!

• Назад
• Вперед